Инжектором втиснутые сны - Страница 76

— Нам лучше двигаться дальше.

Как я и ожидал, «линкольн» не завелся. Увеселительная прогулка по скоростной магистрали слишком сильно сказалась на его хрупкой нервной системе. С ним случился инфаркт, и он скончался. Пистолет я оставил в багажнике. В магазине оставался всего один патрон, и что-то мне не хотелось давать копам повод для запоздалых извинений в том, что они меня прихлопнули. Мы пошли пешком.

Дойдя до Розенкранц-авеню, мы свернули на восток и прошли несколько кварталов, прежде чем нашли темную мойку машин с самообслуживанием. Я бросил в щель автомата четвертак и тщательно смыл с лица кровь. Вытерся рубашкой, потом швырнул ее в мусорный контейнер.

Ночь была достаточно теплой, чтобы и без рубашки выглядеть достаточно благообразно, но и садясь в автобус, я чувствовал, что притягиваю лишнее внимание. Наскоро обсудив, мы определились с конечным пунктом нашего путешествия, выбрав хорошее место для того, чтобы перегруппироваться в безопасности — если только сумеем добраться туда живыми.

А сомнения в этом были. Кроме нас, других белых в автобусе не было. Я боялся всех и каждого, кто входил: уборщицы, санитары, стайки молодых девчонок, парни с магнитофонами — пробираясь по проходу, все изумленно кидали один, а после секундной паузы, и второй взгляд на мой лилейно-белый торс. Шарлен смотрела в окно на подсвеченные оранжевым строящиеся дома, а я тем временем пытался не замечать повернутых голов и взглядов.

Мы вышли на углу Авалона и 103-й улицы и зашагали как можно быстрее. Последний раз белые появлялись на этих улицах в 1965 году, и они были национальными гвардейцами.

Мы проходили магазины напитков, на парковке возле которых черные старики распивали что-то; мимо ларьков «экспресс-закусочных», где молодые черные прекращали жевать и в шоке смотрели на нас. Скорее всего, нас спасла только неожиданность. Они просто не могли поверить, что мы действительно пришли сюда, что нашлась настолько бестолковая белая парочка. А к тому времени, когда они готовы были полезть к нам, мы были уже далеко.

Но в конце концов за нами увязался форд-ривьера, из динамиков разносилось пение Лайонела Ричи.

— Далеко еще? — спросил я.

— Уже пришли, — она свернула за угол. И я. И «ривьера».

В конце короткого квартала возвышалось что-то вроде загадочной мавританской крепости с высокими стенами, фальшивыми минаретами по углам и толстыми арочными воротами — словно «шинное дерево» из двадцатых годов. Штукатурка на фасаде потрескалась, стены были исписаны и изрисованы из баллончиков.

— Что, здесь?! — спросил я.

— Ага, — Шарлен нажала кнопку интеркома на воротах.

Я оглянулся. «Ривьера» остановилась, сидевшие в ней рассматривали нас.

Из интеркома донесся женский голос:

— Надеюсь, у вас важное дело?

— Луиза? Это я.

Ворота, жужжа, открылись. «Ривьера» сдала задним ходом по подъездной дорожке и рванула прочь.

Снаружи особняк выглядел преднамеренно фальшивым. Садик же за стенами был безукоризненным — хотя утихший к этому времени ветер сделал свое дело и здесь. На дорожке валялись коричневатые ветки пальм, а листья их были сметены к мраморным ступеням, ведущим в сам дом — мечту об Али-Бабе магната джазовой эры. Шарлен указала путь — под центральным портиком, где красные и синие огни бросали похожие на ладони тени от листьев пальм на затейливые стенные изразцы.

Мы вошли в помещение наподобие большой пещеры, меблированной множеством персидских ковров, обитыми блестящей арабской тканью кушетками и десятками подушек. Здесь же стояли кальян и огромное медное блюдо, наполненное марихуаной. На широкоэкранном телевизоре крутилась реклама подержанных машин; усыпляющая песня Эла Грина доносилась откуда-то из глубины дома.

По плиткам пола простучали тонкие шпильки, и последовал выход на сцену Луизы Райт. Кроме туфель на каблуках, на ней было еще пикантное черное просвечивающее неглиже — и все; но фигура у нее была просто невероятная. Она словно сошла с тех старых плакатов «Frederick's of Hollywood» — высокие упругие груди, которые заканчивались острыми сосками, были просто головокружительны. Тонкая талия, ровные мускулистые коричневые ноги, достаточно сильные, чтобы одним рывком сломать шею Редьярду Киплингу. А из темной промежности шел влажный мускусный запах, смешивавшийся с острым «конголезским» ароматом духов.

Она вошла широкими шагами, но увидев, в каком состоянии Шарлен, резко остановилась. Безукоризненные черты эбонитового лица перекосились в гримасе:

— Вот блин; что, опять? — произнесла она с мягким тягучим миссисипским выговором.

— Все кончено, — ответила Шарлен. — Сегодня вечером я застрелила его. Он мертв.

Луиза и глазом не моргнула. Вместо этого она стряхнула пепел со своей сигареты «Шерман».

— Свой следующий концерт я посвящу его памяти, — сообщила она, словно прислушиваясь к собственным словам. — Спою «Прилив волны огня» а капелла.

— Ох, Луиза!..

Женщины обнялись. Луиза бормотала что-то успокаивающее, а Шарлен в охватившем ее порыве рассказывала подруге обо всем случившемся — о пожаре, о двери-решетке, о том, как я примчался, чтобы спасти ее. Луиза оценивающе глянула на меня поверх плеча Шарлен.

— А мне объятия не полагаются? — уточнил я.

Луиза шагнула поближе и осмотрела меня с головы до ног, даже не пытаясь изображать, что смотрит мне в лицо.

— Шарлен, что это за тип? — язвительно поинтересовалась она. Она прекрасно знала, кто я такой. — И чего это он весь потом провонял? — она сунула палец за влажный пояс моих жокейских шортов, оставшихся теперь неприкрытыми. — Аж до трусов взмок.