Инжектором втиснутые сны - Страница 33

А потом услышал тихую музыку из дальней комнаты, в самом конце. Лучик света говорил, что дверь была слегка приоткрыта. Я тихонечко приблизился, уже догадываясь, чья это была комната.

Заглянул в щель — она оказалась шире, чем я предполагал. Я увидел, что источником музыки был телевизор, старая «кабинетная» модель: по MTV крутили клип «Cars».

Сама комната была отделана в мягких пастельных тонах: розовые стены, голубой бархат, фиолетовый шифон. Туалетный столик был буквально завален парфюмерией и косметикой. Верх пианино был уставлен пластиковыми купидончиками. Фотографии рок-звезд (в том числе и нынешних, но по большей части — звезд двадцатилетней давности) были развешаны на стенах; среди них была и фотография Бобби, глянцевый снимок из фанского журнала, с его свежими яркими губами и сияющим белокурым коком «помпадур», прыщи были аккуратно замазаны. Вся эта комната была вычурным прибежищем, о котором мечтали избалованные девочки-подростки пятидесятых.

Шарлен лежала на розовом покрывале кровати, свернувшись калачиком в подушках, спиной ко мне, не обращая внимания на телик. Сперва я подумал, что она читает, держит книгу в бумажной обложке. А потом разглядел, где именно находилась ее рука.

Меня как ударило, от смущения и возбуждения одновременно. Она резко перевернулась на спину, уставилась в потолок, одной рукой забравшись под футболку, к грудям, другой орудуя между ног. Потом она вздрогнула, выгнулась дугой, глаза ее закрылись, она невнятно пробормотала лишь одно слово. Я был ошеломлен. У меня было совсем плохо с головой или она действительно произнесла мое имя?

Я осторожно отступил от двери, перепуганный, как бы не выдать себя каким-нибудь звуком. Половица могла выдать меня предательским скрипом, и она подняла бы крик.

И снова… я заколебался. Что будет — что на самом деле будет — если я просто толкну дверь и скажу: детка, я здесь. Она и вправду произнесла мое имя или я вообразил себе это? Я так сильно хотел поверить, что именно я был объектом ее фантазии. Но если я был неправ… или даже если я был прав… Она может все равно предпочесть собственную безукоризненную версию меня порочной потеющей действительности.

Я все еще взвешивал варианты, когда увидел тень на оранжевой стене, обитой флоком, и у меня чуть сердце не остановилось. Тень злобной собаки. Чак — я был практически уверен, что это именно Чак. Его зубы были оскалены, хотя, как и раньше, казалось, что он не может ни зарычать, ни залаять. Единственное, что было слышно — его адское дыхание.

Я предельно осторожно попятился к двери Шарлен, громко прокашлялся и наконец позвал «Эй! Э-эй!..».

Она распахнула дверь; ее черная футболка — на ней красовалась старая фотка Джеймса Брауна — едва прикрывала промежность.

— По-моему, у меня тут с вашим двортерьером маленькое затруднение, — сказал я; и она тут же окликнула пса:

— Чак! — Хлопнула в ладоши. — А ну пошел вниз! Вниз! Плохая собака! — Она командовала резко, но говорила хриплым шепотом. — Чак, пошел вниз!

И двинулась за ним сама, оттесняя его к лестнице. В какой-то момент он обернулся к ней и молча оскалился. Это разозлило ее, она буквально прыгнула на пса. Он бросился от нее к лестнице, на верхних ступенях остановился, еще раз обернулся и вроде бы пристально на нее посмотрел, но затем все же пошел вниз, надменно и неторопливо.

Она вернулась к двери в комнату, обдав меня запахом сладких духов и мыла:

— Ты как, цел?

— Ага. Я искал туалет.

— Вон там, — она указала взглядом в другой конец коридора. — Как ты себя чувствуешь?

— Дерьмово.

— Ну да, и выглядишь так же.

— Спасибо. Ты тоже.

Она улыбнулась:

— Ты очень мил, — побарабанила пальцами по дверному косяку.

— Как и твои духи. Они как-нибудь называются?

— Ага. «А ну-ка пропусти», — она уже закрывала дверь. Я пробежался пальцем по ее руке, вверх, под рукав футболки.

— И майка твоя мне нравится.

— Спасибо, — она убрала мою руку. — Хочешь, подарю?

— А как же.

— Тебе она, наверное, будет маловата.

— Проверить можно только одним способом. Снимай ее.

— По-моему, я выгнала не того кобеля.

— Ничего не могу поделать. Я фанат Джеймса Брауна. Он играет огромную роль в моей личной мифологии.

— Не рассказывай. «Night Train» уже давно по радио крутили, когда ты первый раз с девушкой переспал.

— Я тогда слушал «Go-Gos».

— Думаешь, я тебе поверю?

— На самом деле я все еще девственник.

— Ты перевозбудился, весь горишь. Иди-ка обратно в постель.

— Я не хочу спать.

— Нет, хочешь.

— Но не в детской.

Она пришла в замешательство:

— Он разместил тебя в детской?

Я сунулся было в дверь по направлению к ее кровати под розовым покрывалом:

— Вот эта койка вроде поуютнее.

Она преградила мне путь:

— Когда вся передняя спинка будет в твоих мозгах, какой уж там уют.

Я подался назад:

— А где сейчас твой муж?

Она указала на дверь в середине коридора:

— Он сейчас в ауте.

— В ауте? Не слышал этого выражения со времен Алтамонта.

— Ну, я, вообще-то, расставшееся с иллюзиями «дитя цветов» — сам знаешь, что это такое.

— Да ты никогда среди «детей цветов» не была.

— Верно, не была. У меня все время уходило на то, чтобы отгонять молодых и озабоченных, вроде тебя.

— Я уже не молод.

— Это видно. Я тоже.

— Ну так почему бы нам не открыть бутылочку «джеритол» и не устроить вечеринку? — Ты что, так сильно хочешь умереть?

— Именно. Я Чарльз Бронсон рок-н-ролла.