Инжектором втиснутые сны - Страница 26

— Шутишь, что ли?

— Разумеется, учитывая все, что ты сделал, можно отлично обсудить…

— Да у тебя, похоже, совсем мозгов нет. Ты что, серьезно считаешь, что я буду рассказывать о том, как я создавал свою музыку? Эти гребаные придурки уже двадцать лет пытаются понять это. А ты думаешь, я вот так все и выложу?

— Ну, на самом деле, мы бы не хотели сильно углубляться в технические детали. Можно сделать все, что ты хочешь, правда. Ты до сих пор очень интересен многим и многим.

— Ты кретин! — заорал он на меня. — Приспособленец, недочеловек, дешевка! Плевать ты на меня хотел! Ты, может, вообще мою музыку ненавидишь! Ты такой же, как тот ублюдок, что подкладывал под свою бабу пластинки Конни Фрэнсис. Думаешь, я не знаю, почему на самом деле ты мне позвонил? Да ты такая же озабоченная сволочь, как и все в этом городе! На каждую розовенькую прокладку кидаются! Да ты просто хочешь трахнуть Шарлен. Что, не так? Что ж, сожалею, но придется разочаровать тебя, сопляк — эта сучка на карантине. И если ты только попробуешь шаг ступить за нашу ограду, я тебе яйца оторву!

Он бросил трубку. Я чувствовал себя оскорбленным, глубоко униженным. Хрен придурочный, мегаломаньяк. Я же оказывал ему услугу, давал шанс начать жизнь еще раз. Более того, я никогда, ни разу в жизни не дрочил на пластинки Конни Фрэнсис, о Господи Иисусе, дай мне передохнуть. Более того, я преклонялся перед его творчеством — так что, он ждал, что я теперь должен вылизывать его битловские ботинки? Это было ужасающим оскорблением всему, что я представлял из себя как человек — предположить, что я затеял все это, только чтобы поцеловать вишнево-красные губы его жены. Что все, чего я хотел — облизать каждый дюйм ее мягкой ванильной кожи. Что мне нужно было лишь раздвинуть ее ноги, белые, как слоновая кость, и зарыться лицом в ее взрывающийся гранат, а потом вгонять в нее свою лоснящуюся, блестящую палку, пока она не закричит, как Тина Тернер в кроваво-красном «феррари», несущемся на бетонную стену. Хотя на самом деле я хотел сделать именно это — и ох, столько всего еще.

Нил, конечно, был прав. Мне надо было завязать с этим делом. Забыть, что я вообще видел ее. Любой другой выбор был самоубийственным флиртом со смертью, игрой, которая не стоит свеч. Я был слишком стар, чтобы умереть молодым. Я слишком долго ждал, чтобы оставить после себя только обезображенный труп.

Но я не мог забыть о ней.

Этой ночью, около двух, я поставил набор композиций «Stingrays»: «Люби меня этой ночью», «Бесконечный поцелуй», «Буря любви», «В твоей машине», «Когда мы целуемся», «Я не хотел тебя обидеть», «Милый, когда мы в ссоре», «Поцелуй меня еще раз» — я плыл по волнам этих песен.

Джек, один из дневных ди-джеев, заглянул где-то в полтретьего в компании ультрастильных друзей. Насколько мне было видно, они над чем-то смеялись, закинувшись чем-то из сверхмодной наркоты в одном из офисов, а он по системе оповещения подключился ко мне: «К тебе посетители».

Я как раз грезил под «Каждую ночь (рыдаю, пока не усну)» и слишком поздно поднял глаза. Большой Уилли уже входил в студию, сразу за ним шагал Деннис. Я сморщился, ожидая прилета эбенового кулака в морду. Вместо этого на мое плечо мягко легла рука Денниса, а сам он вкрадчиво рассмеялся.

Его улыбка демонстрировала комплект искусственных зубов — не хуже, чем у Кейта Ричардса. Передние зубы сияли, как у звезды экрана, там, где ранее торчали гнилые бурые пеньки — последствия приема метедрина. Я никогда еще не видел, чтобы он так улыбался, ну или хоть как-то иначе. И еще — до сих пор я не видел у него таких глаз. Булавочные головки. Он хихикнул, как больной на последней стадии стремительно развивающегося рака.

— Привет, Скотти. Надеюсь, ты не против, что я вот так просто взял и заскочил к тебе? Не возражаешь, а?

— Н-нет, конечно, нет. Хотя, признаюсь, не ожидал.

Он скользнул в кресло рядом со мной. Большой Уилли остался стоять в дверях, скрестив руки на груди, громоздясь над нами обоими.

— Ты извини, — сказал Деннис. Его лицо блестело от пота. — Я по телефону разговаривал как последний мудак. Ты застал меня в очень неудачный момент. Ты меня прощаешь?

— Конечно. Все нормально. Проехали.

Он пожал мое плечо, сдавил мне шею. Он показался мне покойником, его лицо было намного ближе ко мне, чем я хотел бы, и я никак не мог встретиться с ним взглядом. Интимность его жеста встревожила меня; не потому, что в ней было что-то сексуальное, нет. Что-то намного более жуткое таилось во всем этом.

— Ты мне нравишься, — сообщил он. — Я знаю множество людей — за столько-то лет, но ты — один из немногих, кто мне по-настоящему нравится.

— Ты мне тоже, — ответил я и отодвинулся, показывая, что пластинка вот-вот закончится.

— То, что я нес насчет того, что ты хочешь трахнуть Шар — это я с рельс сошел. Я понял это сразу, как только сказал. Просто такое дело… — он изобразил гримасу самурая, страдающего запором, — …ты ведь не знаешь, через что мне пришлось пройти из-за этой сучки. Просто не представляешь себе. Это долгая история.

— Извини, я на секунду, ага? — я погрузился в изучение поверхности диска с записями «Pretenders», чувствуя непонятно откуда взявшийся прилив бешенства.

— Я хочу говорить, — он наклонился так близко, что я чувствовал запах «Полидента». — Я хочу дать это интервью. Хочу. Сегодня же.

Его лицо по-прежнему было совсем рядом с моим. Я чувствовал, что в любой момент он может взорваться в неистовой ярости.

— Ну, это круто, хотя вообще-то я сейчас не совсем готов, но…

— Ничего, справимся, — он подтянул к себе микрофон. — Включен? — Микрофон был отключен; Деннис включил его.