Инжектором втиснутые сны - Страница 22

— Это что?

— «История рок-н-ролла», — дойдя до записи выступления «Stingrays», он переключил скорость на нормальную. — Ага, вот.

Это была «Люби меня этой ночью», живой концерт, примерно шестьдесят шестой год — это было ясно по тому, что парни носили спортивно-кургузые костюмчики в стиле «Beatles» и мягкие спортивные ботинки, на сцене непрерывно мигали лампы-вспышки, звуки оглушали; возможно, это был один из случаев, когда они играли на «разогреве» у «Stones». И, хотя инструментовка была резкая, «жестяная» — бледное подобие густого студийного звука Контрелла; но голос Шарлен прорезал шум, как нож-выкидуха входит в жирдяя: «Люби же меня, милый! Люби меня сейчас!»

Изображение рассыпается на несколько крупных планов Шарлен: ее взбитые пряди, мокрые от пота, обвисли, спутались и прилипли ко лбу, глаза сверкают безумием — то ли от энергетики толпы, то ли от амфетамина, то ли от того и другого. Она была одержимой, ее словно перенесло сюда в абсолютном пике формы — она действительно пела для себя или для кого-то далеко-далеко от сцены, но никак не для тысяч визжащих девчонок, которые и слышать-то ее толком не слышали, они ведь просто набирали обороты к выходу «Stones».

— Знаешь, кого она всегда мне напоминала? — спросил Нил в тот самый момент, когда я не хотел об этом слышать.

— Ага, знаю, — я старался, чтобы голос звучал как всегда.

Последовало неловкое молчание.

— Кстати, раз уж мы о прошлом, мне тут Гейл Спайви звонила, помнишь ее?

— М-м… похоже, нет. Что это, блин, за Гейл Спайви такая?

«Люби меня, сейчас, сейчас, мой милый, — Шарлен почти рыдала в микрофон. — Ведь завтра может никогда не наступить!».

— Господи, Скотт! Видно, память о ней оказалась в поврежденной части твоей башки. У вас с ней такой роман крутился! Драмкружок…

Я вспомнил. Пухленькая блондинка, милая мещаночка.

— А, да! Ну какой там роман… Кажется, мы с ней сыграли вместе пару сцен из «Streetcat». Она еще обвинила меня, что я по правде пытался впихнуть ей в эпизоде с изнасилованием.

— Может, именно потому она тебя так хорошо помнит? Ну не в этом дело, она ведь в комитете встречи выпускников и интересовалась, не выручишь ли ты…

— Я? Выручу?

— Ну да, мол, не найдется ли у тебя подходящей музыки, что-нибудь из тогдашнего. Я сказал — ну, конечно, он же хранит все, что покупал со времен «The Ballad Of Davy Crockett». Я дал ей твой номер.

— Ну спасибо. Только я сам пока не знаю, буду ли на встрече.

— Ох, да ладно тебе, Скотт! Будет прикольно. Тебе что, не интересно посмотреть на наших?

— Не-а, — я встал. — Э, слушай, да я уже опаздываю на занятия танцами мамбо. Позвоню тебе как-нибудь, ага?

Я бросил на экран прощальный взгляд. Песня закончилась, и толпы пацанов штурмовали сцену, сдерживаемые мускулистыми мужиками из охраны, а Шарлен исчезла за взметнувшимся краем тяжелого занавеса.

Я выехал на Редондо-Бич и теперь курсировал по широкой Эспланаде. Красное солнце уже коснулось воды. Серферы почти закончили — некоторые еще поджидали волну, но большинство уже собралось вокруг «фольксвагенов» и «датсунов», пустив по кругу косячки, радиоприемники и магнитофонные деки, из которых, перекрывая друг друга, неслись взрывы рока. Пляжные сцены мало изменились за последние двадцать лет — разве что раньше здесь было побольше «фордов» и «шевроле», и слушали тогда «Animals» и «Dave Clark Five», а не «Men At Work» и «ZZ Top».

Я медленно проехал мимо «мустанга» шестьдесят пятого года с опущенной крышей; в нем сидели две блондиночки, которые могли бы сойти за подтанцовку у «Shindig»; они щелкали пальцами в такт римейку в стиле рок нуво композиции «Не Is A Rebel».

Я въехал на стоянку и заглушил мотор.

Это место, этот печально известный пляж. Главная точка сбора автомобильной культуры двадцатилетней давности, летние ночи бесконечных хождений, пиво «Coors» литрами и, конечно, секс. Я сел и уставился на закат — небо было настолько чистым, что очертания Каталины болезненно-четко выделялись на полыхающем горизонте.

И — это было неизбежно — я перевел взгляд на то место перед бледно-голубой стеной бара, где под чахлыми пальмами я последний раз видел Черил Рэмптон в тот жаркий апрельский день 1964 года.

Та роковая суббота начинается около девяти утра — Черил будит меня легким стуком в окно моей спальни. Родителей дома нет — мама уехала якобы навестить сестру, отец с братом отправились куда-то со скаутами — и для нас это грандиозный день. Сегодня — начало пасхальных каникул, и мы собираемся свинтить на всю неделю на Каталину. У отца там небольшой домик, вроде ранчо, рядом с Авалоном, но уединенный — и у нас впервые появилась возможность этим воспользоваться. Отец думает, что я еду туда один, поделать кое-что по дому. Ну да, я собираюсь выкурить трубочку опиума — хорошее дело. Выхватить свою дрель «Black And Decker» и просверлить дыру, глубокую-глубокую. И замазывать трещину, пока капель не заткнется. Потом сделать перерывчик, слопать обед, который продают в упаковках. Размазать по своей физиономии персик, и пусть сок с мякотью сползают по подбородку.

В общем, я взвинчен — первый раз мы так много времени проведем вместе, и в кои-то веки не надо будет тревожиться о родителях, о школе или что припрется мой братишка… да можно совсем ни о чем не беспокоиться.

Голышом шлепаю к двери черного входа и впускаю Черил, эрекция в разгаре. В спальне я игриво тяну ее на кровать и расстегиваю молнию на ее брючках-капри в обтяжку цвета морской волны. Она говорит: «Скотт, не сейчас», но мне кажется, что она шутит, что это просто игра. Но она тут же добавляет: «Серьезно, я должна тебе кое-что сказать». И все же я не прекращаю, пока она не сообщает мне, в чем дело. Тут мои мышцы застывают, как ржавые шестеренки, эрекция прекращается, и меня кидает в пот.