Инжектором втиснутые сны - Страница 1

К оглавлению

1

Ты была для меня горной вершиной,
Ты была для меня высочайшим пиком,
Ты была для меня — всем,
Что я имел, но не смог сохранить.

1

И вот я вижу на треснутом лице «принцессы Грейс», на своих часах, что сейчас четыре утра, и вокруг, насколько мое аэродинамическое зрение позволяет мне рассмотреть, лежит сияющий некрополис Города Ангелов.

Знаете, мальчики-девочки, из моей пуленепробиваемой стеклянной гробницы здесь, на восемнадцатом этаже высотки на углу Сансет и Вайн Тауэр открывается такой вид! В хороший день на востоке виден Пико-Ривера, а в жаркую ясную ночь, вот как сегодня, отсюда можно разглядеть груду из десятка машин на четыреста пятой трассе, в пригороде Сан-Диего. У меня здесь тоже жара, зато нет никакой аварии. Я тут задыхаюсь в своем аквариуме, под сводом из листового стекла; тону в озере собственного истинно мужского пота. Я раздет до поистрепавшегося бандажа для мошонки «Солдат Удачи», мой твердокаменный мел-гибсоновский торс отражает мягкий янтарный свет, моя золотистая кожа блестит, как член только что из дырки, — а все потому, что я не позволил себя превратить в секс-объект мужского пола. Вот почему кондиционер у меня сегодня не работает. Нет, он не сломался, тут гадство покруче. Его программируют на отключение в полночь, и это — зная, что следующие шесть часов мне предстоит сидеть здесь, как в клетке, имея при себе только бутылку доисторического «Gatorade» и полдюжины теплого «Coors».

А все потому, что я не позволяю обертывать свои мощные бицепсы целлофаном. Потому что не даю запродать мой рельефный живот компании «Маттель».

Потому что никогда не появлюсь голым, во всем блеске эрекции, в ряде так называемых «журналов для женщин». Потому что не лягу в постель с влиятельной бабой шестидесяти лет из Палм-Спрингс. И еще потому что я никогда не буду делать из песен бижутерию вроде той, с которой приходили ко мне «Disco Duck».

Они показали мне слова одной песни, предлагали заняться ею. Называлась она «Post New Wave Nouveau Rock Frog».

Сказали, что эта песня вмиг сделает меня миллионером. Что она пойдет нарасхват на каждом углу по всей Южной Калифорнии — и это только поначалу. Сегодня — Оранжевый округ, завтра — Небраска.

Я смогу вести танцевальные вечера на ранчо в Санта-Барбаре, обзаведусь плейбойским самолетом, я буду как Джонни и Мерв, попаду в журналы «Пипл» и «Роллинг Стоун», выпущу книгу о диете рок-н-рольщиков, затею череду походов по борделям, буду одобрять презервативы и право разврата для настоящих самцов, мне придется нанять целое отделение головорезов, чтобы не подпускали ко мне вопящих в экстазе соплюшек. Я поднимусь над вселенной, несчастный и одинокий — и мне будет плевать на это из вечного кайфа от лучшей в мире наркоты. И все, что мне надо было сделать для этого — подписаться на утреннюю программу «для тех, кто едет на работу», с шести до десяти утра, пять дней в неделю. Ну, по существу, нет ничего плохого в этом времени суток, если только ты не вампир, а я, несмотря на подсохшую кровь на усах, не таков. Нет, когда я заканчиваю работу на рассвете, все у меня точно так же, как у всех — люблю расслабиться. Так что в то время, когда большинство почесывает у себя в паху, глядя на Джейн Поли, я трахаюсь с парочкой страстных сиамских близняшек, сращенных боком. В то время, как инженеры корпорации TRW ползут на своих «субару» в плотном потоке машин, меня можно обнаружить нагишом, в вихлявом танце с принцессой Убанги — мозги отключены, любовный ступор. За эти примерно десять лет в качестве ди-джея с рок-радио мои привычки давно устоялись. Кобеля на случке новым трюкам не выучишь. Хотя именно это они и хотели сделать, мальчики-девочки. Вышвырнуть меня из моего склепа, сорвать с меня темные очки «Балорама», накачать до ушей риталином и заставить пялиться на восход солнца. Потом мне урежут всякую возможность перепихнуться, сбреют мою байкеровскую эспаньолку и пригласят пластического хирурга, чтоб он переделывал мне лицо и зубы, пока я не стану копией Арта Линклеттера времен «Хаус Парти». Потом меня затянут в костюмчик двойной вязки федерально-синего цвета в стиле Джимми Суоггарта, придушат галстуком от Джорджа Уоллеса, зальют мне в глотку обжигающий кофе, а потом подсунут к моей раскрасневшейся роже микрофон и заставят вещать голосом Уинка Мартиндейла: «А сейчас — еще одна чудесная песня в исполнении Оливии Ньютон-Джон». Да-да, так и будет. Мозги мои запекли бы в СВЧ, яйца пустили бы на кулинарные изыски, а сердце мое корчилось бы, как ребенок в картонной коробке на кратчайшем пути до автострады Вентура. Я бы слушал только пять песен, четыре из них — Барри Манилова.

Все изгибы и витки, эклектичные скольжения должны были сгинуть навеки, остаться в прошлом. Как и эти ночи, в которые я тянусь к вам по радиоволнам, беру вас за руки и отправляюсь с вами в путешествие — от Литтл Ричарда до Брайна Ферри, от «Marvelettes» до «Shriekback», от Аннетт до «Sex Donkeys», от Бартока до Тины Тернер, от Пэтси Клайн до «Public Image» — все это должно было исчезнуть, как унесенная ветром красавица с Юга, как белокурая голова богини секса в «линкольне», купленном в складчину; как мечты моей бывшей жены о Четвертом Рейхе.

Спасение мое пришло в последнюю минуту. Ответа «нет» от меня не принимали. Выбор был прост — соглашаться или быть навеки сосланным подальше от вещательных каналов Лос-Анджелеса, крутить полинезийские мелодии в Арканзасе. Но после моего призыва на прошлой неделе вы пришли мне на помощь и спасли меня несметным количеством откликов. Мусоровозы устроили затор у офисов KRUF и погребли новоявленного военного преступника, нашего менеджера, под тоннами писем и порнографических открыток. Многое из рассказанного вами было по-настоящему трогательно. Вы открывали нам свои сердца, и результаты размазаны сейчас передо мной по всему столу. Вроде вот этого письма на обороте гарантийного талона «Смит и Вессон». Здесь написано: «Дорогой Скотт! Я несовершеннолетняя психопатка с перепадами настроения и излишним весом, которая всю жизнь мечтала убить своих родителей. Как-то ночью я стояла над спящим отцом-мужланом с бутылкой серной кислоты, и тут из его радиочасов раздался твой голос, и он прямо облизал мои твердокаменные соски — один, потом другой. Я была так потрясена, что швырнула бутылку с кислотой в радио, пощадив таким образом отца. С той поры я уже прошла лоботомию, а сейчас меня содержат в исправительном заведении для склонных к жестокости девочек в Техачайпае. Все, что я хочу — поблагодарить тебя за то, что ты изменил всю мою жизнь. Ночь — зловещее время, Скотт, и я точно знаю, что ты меняешь намерения многих людей, хотя даже не знаешь о них. Если тебя переведут на дневное время, просто зайди через недельку к коронеру и узнай — наверняка количество расчлененных и изувеченных будет выше крыши». Подпись «Пегги». Что ж, Пегги, думаю, об этом и не скажешь лучше, чем ты написала. Когда вчера вечером я прочел твое письмо, во всем огромном лабиринте здания KRUF ни один человек не смог удержаться от слез. И я получил просто груду писем от таких же людей, как ты, Пегги. Больные затворники. Я и не знал, что среди вас столько больных затворников. Вот письмо от близнецов из Эль-Монте, с 1955 года прикованных к аппаратам для искусственного дыхания: «Скотт, мы живы лишь надеждой услышать от тебя „Lady of Spain“ в исполнении Тони Мартина. Больше никто ее уже не ставит». Подпись — «Элмо и Элмер». Парни, сейчас дам команду, и все будет. А вот открытки от жертв и больных. Мне и в голову не приходило, что их столько. Люди, страдающие болезнями, о которых я никогда не слышал, и они хотят напоследок послушать «Kashmire».

1